Саммерхиллд - Воспитание свободой. Автор Александр Нилл (добавление 2)
Взгляд на Саммерхилл Опишу типичный день Саммерхилла. С 8.15 до 9 —
завтрак. Дети и сотрудники берут себе завтрак на кухне и несут в столовую. Предполагается,
что к началу уроков, в 9.30, постели будут застелены. . В начале каждого семестра
вывешивается расписание. Так, в лабораторииу
Дерека 1-й класс занимается по понедельникам, 2-й класс — по вторникам и т. д.
(1). Похожее расписание у меня по английскому языку и
математике, у Мориса — по географии и истории. Младшие дети (7 — 9 лет) обычно большую часть
первой половины дня проводятсо своим
собственным учителем, но они тоже посещают занятия по естественным наукамили Комнату искусств. Детей никогда не принуждают присутствовать на уроках.
Правда, если Джимми в понедельник придет на английский, а в следующий раз
появится только через неделю в пятницу, то остальные вполне справедливо отметят, что
он мешает им продвигаться, и могут даже прогнать его за это. Вообще уроки продолжаются до часу, но у дошколят и
младших школьников в 12.30 ланч. Школе приходится кормиться в две смены. У старших
детей и персонала ланч в 13.30. Вторая половина дня у всех совершенно свободна. Чем
они занимаются в это время, я даже не знаю. Я садовничаю и редко вижу ребят
поблизости. Одни старшие заняты моторами или радио, другие рисуют или пишут
красками. В хорошую погоду старшие играют в спортивные игры. Кто-то возится в
мастерской, чинит свой велосипед, делает лодку или игрушечный револьвер. В 16 часов подается чай. В 17 начинаются разные
занятия. Младшие любят, чтобы им читали. Средняя группа предпочитает работать в
Комнате искусств: рисовать, делать линогравюры, мастерить что-нибудь из кожи, плести
корзины. Обычно довольно многолюдно в гончарной мастерской, это фактически
самое любимое место у ребят и утром, и вечером. Самые старшие работают после чая и,
бывает, задерживаются допоздна. Мастерская для работы по дереву и металлу всегда
полна допоздна. Вечером в понедельник ребята ходят в местный
кинотеатр (за счет родителей). Если репертуар меняется в четверг, те, у кого есть деньги,
могут снова пойти в кино. Вечером во вторник персонал и старшие дети слушают
мои беседы по психологии. В это время младшие дети, разделившись на группы, читают.
Вечер среды посвящается танцам. Пластинки для танцев выбираются из огромной стопки.
Все дети — хорошие танцоры, и некоторые наши гости говорят, что чувствуют себя не
на высоте, танцуя с ними. Для вечерачетверга
ничего специально не предусмотрено. Старшие отправляются в кино в Лейстон или
Альдборо. Вечер пятницы отведен для особых случаев, например репетиций
спектаклей. Вечер субботы — самый важный у нас, потому что это
время общего собрания школы. После собрания обычно бывают танцы. В зимние
месяцы воскресные вечера отданы самодеятельному театру. Для занятий ручным трудом расписания нет. Нет и установленных
заданий в столярной мастерской. Дети делают что хотят. А хотят они почти
всегда игрушечный револьвер, ружье,лодку или
змея. Даже старших мальчиков не привлекают сложные столярные работы типараспущенного веером хвоста голубя. Мало кого
интересует и мое увлечение — чеканка, ведьмедный
сосуд дает не слишком много простора для воображения. В хорошую погоду саммерхиллских гангстеров можно и не
заметить. Они разбегаются по дальним уголкам и предаются своим отчаянным
приключениям. Но девочки на виду: в доме или около него, но всегда поблизости от взрослых. Комната искусств часто полна девочек — они рисуют или
делают замечательные вещи из ярких тканей. Как мне кажется, маленькие мальчики
более изобретательны, чем девочки; по крайней мере я никогда не слышал от
мальчика, что ему скучно, что он не знает, чем заняться, а от девочек такое слышать доводилось. Возможно, однако, что мальчики кажутся мне более
изобретательными, чем девочки, поскольку школа лучше оборудована для мальчиков.
Девочки лет 10 и старше редко находятсебе
дело в мастерской, где работают с деревом и металлом. У девочек нет желания
возитьсяс двигателями, их не привлекают
электричество и радио. У них есть их художественная работа, которая включает
гончарное ремесло, изготовление линогравюр, живопись и шитье, но некоторым
этого недостаточно. В кулинарии мальчики не менее ловки, чем девочки. И
девочки, и мальчики пишут и ставят свои собственные пьесы, делают костюмы и
декорации. В целом актерские способности детей очень высоки,
потому что их игра искренна и они не переигрывают. Химическую лабораторию девочки, похоже, посещают не
реже, чем мальчики. Мастерская, по-видимому, единственное место, не привлекающее
девочек старше 9 лет. Девочки принимают менее активное участие в школьных
собраниях, чем мальчики, и я пока не знаю, чем это объяснить. До недавнего времени девочки обычно поздно поступали
в Саммер-хилл; у многих из них не удалась учеба в монастырских и женских школах. Я
никогда не считаю таких детей хорошим материалом для воспитания в условиях свободы.
Девочки, поздно поступавшие к нам, были,как
правило, детьми родителей, не умевших ценить свободу, ибо, если бы они ее действительно ценили, их дочери не стали бы
«трудными» (2). А после того как такая девочка в Саммерхилле оправлялась от своей неудачи,
родители быстренько переводили ее в«хорошую
школу, где ей дадут образование». В последние годы к нам стали поступать девочки из
семей, верящих в Саммерхилл. Это замечательные дети, полные жизнелюбия, оригинальности
и инициативы. Иногда мы теряли девочек по финансовым причинам, в
частности из-за того, что надо былоплатить за
пребывание их братьев в дорогих частных школах. Старинная традиция считатьсына главным в семье умирает трудно. Случалось, мы
теряли и девочек, и мальчиков из-засобственнической
ревности родителей, боявшихся, что дети отдадут школе ту преданность,которую они обязаны проявлять по отношению к семье. Саммерхиллу всегда приходилось тем или иным образом
бороться за свое существование. Немногие родители обладают достаточным терпением и
верой, чтобы отправить своих детейв школу,
где те смогут играть, вместо того чтобы учиться. Родителей дрожь берет при
мысли, что к 21 году их ребенок может оказаться не способен зарабатывать себе
на жизнь. Сегодня в Саммерхилле в основном учатся те, чьи
родители хотят, чтобы дети выросли без ограничивающей их дисциплины. Это
большое счастье, потому что в прежние времена я, бывало, получал сына
твердолобого консерватора, отправлявшего его ко мне от отчаяния. Таких родителей вовсе не интересовала свобода для их
детей, и в душе они, должно быть, считали нас кучкой помешанных чудаков. Таким
консерваторам было очень трудно что- нибудь объяснить. Я вспоминаю одного военного господина, который
размышлял, не записать ли к нам в ученики своего девятилетнего сына. — Место вроде подходящее, — говорил он, — но у меня
есть одно опасение. Мой мальчик может здесь научиться мастурбации. Я спросил его, почему он так уж этого боится. — Это ведь ему повредит, — ответил он. — Но ведь это не слишком повредило ни вам, ни мне, не
правда ли? — поинтересовался я. Он поспешил убраться отсюда вместе с сыном. Потом
была еще одна богатая мамаша, которая после часа расспросов повернулась к мужу и
сказала: — Я никак не могу решить, отдавать сюда Марджори или
нет. — Не трудитесь, — сказал я. — Я решил за вас. Я ее не
беру. Мне пришлось объяснить ей, что я имел в виду. — Вы на самом деле не верите в свободу, — сказал я. —
И если бы Марджори поступила сюда, мне пришлось бы потратить полжизни, объясняя
вам, что это такое, и в конце концов вы все-таки не были бы удовлетворены. Для психики
Марджори результат был бы разрушителен, потому что перед ней постоянно маячил
бы ужасный вопрос: кто прав — домили школа? Идеальные родители — это те, которые приходят и
говорят: «Саммерхилл — это как раз то место, которое необходимо для наших
детей; никакая другая школа нам не годится». Особенно трудно было, когда мы открывали школу. Мы
могли принимать детей только из высших и средних слоев населения, поскольку нам нужно
было как-то сводить концы с концами. За нами не было никакого богача-мецената. В
самом начале один добрый человек,пожелавший
сохранить анонимность, помог нам пережить пару трудных моментов; позднееодин из родителей сделал щедрый подарок — новую
кухню, радиоприемник, новый флигельк нашему
дому, новую мастерскую. Это был идеальный спонсор — он не ставил никакихусловий и ничего не просил взамен. — Саммерхилл дал моему Джимми то образование,
которого я для него хотел, — просто сказал Джеймс Шэнд, потому что по-настоящему верил в
необходимость свободы для детей. Однако мы никогда не могли принимать детей бедняков.
И это очень жаль, потому что нам пришлось ограничить свое исследование детьми среднего
класса. А природа ребенка поройдовольно
трудно просматривается за большими деньгами и дорогой одеждой. Когда девочка
знает, что к своему двадцать первому дню рождения она станет обладательницей значительного состояния, в ней нелегко обнаружить ее
детскую сущность. К счастью, однако, большинство нынешних и прежних учеников
Саммерхилла не были испорчены богатством, все они знают, что сами будут
зарабатывать себе на жизнь, когда школа останется позади. В Саммерхилле работают нянечки из городка. Они
проводят у нас целый день, а спать уходят домой. Это молодые девушки, которые много и
хорошо трудятся. В свободной атмосфере, где ими никто не командует, они работают
больше и лучше, чем это делают служанки, которых постоянно контролируют. Они во всех
отношениях прекрасные девушки. Я всегда испытываю стыд за то, что этим девушкам
приходится много работать, потому чтоони
родились бедными, в то время как я всю жизнь учу девочек из обеспеченных семей,
у которых не хватает энергии застелить собственную постель. Должен, однако,
признаться, что сам ненавижу убирать постель. Мои убогие отговорки, что у меня
так много других дел, не производят никакого впечатления на детей. Они глумливо
хихикают, когда я оправдываюсь тем, что не следует ожидать от генерала, чтобы
он убирал мусор. Я не раз говорил, что взрослые Саммерхилла не образцы
добродетели. Мы такие же люди, как и все, и наши человеческие слабости часто входят
в конфликт с нашими же теориями. В обычной средней семье, если ребенок разбивает
тарелку, отец или мать поднимают шум — тарелка становится важнее ребенка. В Саммерхилле,
если ребенок или нянечка роняет стопку тарелок, я ничего не говорю и моя жена никак это не
комментирует. Оплошность есть оплошность. Но если ребенок берет у нас книгу и
оставляет ее на улице под дождем, моя жена сердится, ибо книги значат для нее очень много.
Меня подобные случаи не трогают, потому что книги не имеют для меня особой ценности. В
то же время моя жена ужасно удивляется, когда я устраиваю скандал из-за
сломанного зубила. В отличие от нее я высоко ценю инструменты. Для нас жить в Саммерхилле — это постоянно отдавать.
Гораздо больше, чем дети, нас утомляют посетители, потому что они тоже ждут от нас
некоей отдачи. Возможно, отдавать — более похвально, чем получать, но, безусловно,
гораздо утомительнее. Наши общие собрания по субботам, к сожалению,
выявляют некоторое противостояние между детьми и взрослыми. Это естественно, так как в
сообществе людей разного возраставзрослые не
должны жертвовать всем ради младших, иначе они окончательно испортили бы детей.
Взрослые жалуются, что шайка старших школьников не дает им уснуть своим смехом
и разговорами, после того как все уже легли. Гарри жаловался, что он потратил
целый час, расчерчивая доску для входной двери, сходил на ланч и, вернувшись,
обнаружил, что Билли превратил ее в полочку. Я выдвигаю обвинения против
мальчиков, которые позаимствовали и не вернули мой паяльный набор. Моя жена
поднимает шум из-за того, что три малыша, которые пришли после ужина и заявили,
что они голодны, получили по куску хлеба с джемом, а наутро хлеб валялся в
холле. Питер печально Докладывает, что в гончарной мастерской наши разбойники
кидались Друг в друга его драгоценной глиной. Вот так она и идет, эта борьба
между взрослой точкой зрения и детской несознательностью. Но борьба никогда не
переходит на личности; никто не таит зла по отношению к конкретному человеку. Этот конфликт делает Саммерхилл очень живым. Что-то
постоянно происходит, и за целый год не случается ни одного скучного дня. Персонал, к счастью, не слишком одержим
собственностью. Однако я признаю, что мне больно, когда, купив жестянку особой краски по три
фунта за галлон (3), вдруг обнаруживаю — одна из девочек взяла этот драгоценный состав,
чтобы покрасить старую кровать. Я оченьдорожу
своим автомобилем, пишущей машинкой и инструментами, но ущемление моего чувства
собственности не сказывается на моем отношении к людям. Если для вас это не
так, вам не следует быть директором школы. Большой износ и расход материалов в Саммерхилле
вполне понятен, этого можно избежать только держа всех в страхе. Износа и
истощения душевных сил избежать невозможно, потому что дети всегда чего-то
просят и требования детей должны быть удовлетворены. Дверь моей гостиной открывается по пятьдесят раз в
день, и кто-нибудь из детей спрашивает: — Сегодня вечером будет кино? — Почему мне не дают Л.У. (личный урок)? — Ты не видел Пэм? — А где Энн? Все это обычный рабочий день, и я не чувствую
особенного напряжения, хотя у нас, по существу, настоящей личной жизни нет. Возможно,
отчасти это связано с тем, что наш дом по своему устройству не слишком пригоден для школы;
впрочем, так кажется только взрослым, поскольку дети сидят у нас на шее. Так или
иначе, но к концу семестра и я, и женаужасно
устаем. Стоит отметить, что наши сотрудники очень редко
теряют самообладание. Это свидетельствует в пользу не только персонала, но и
детей. В самом деле, жизнь с этими детьми восхитительна, и поводы выйти из себя
чрезвычайно редки. Если ребенок свободен ипринимает
самого себя таким, какой он есть, он обычно не злится и не находит никакого
удовольствия в том, чтобы вывести из себя взрослого. Однажды у нас чересчур чувствительную к критике в
свой адрес учительницу задразнили девчонки. Никого другого из персонала они не стали бы
дразнить, потому что никто бы так не реагировал. Обычно дразнят только того, кто
слишком много о себе воображает. Проявляют ли ученики Саммерхилла агрессивность,
обычную для детей? Что ж, каждому ребенку нужна некоторая агрессивность, чтобы
проложить себе дорогу в жизни. Чересчур высокая агрессивность, которую мы видим в несвободных
детях, есть утрированный протестпротив ненависти,
направленной на них. В Саммерхилле, где ни один ребенок не чувствуетненависти со стороны взрослых, агрессивность не так
необходима. Агрессивные дети, которые у нас есть, — это всегда те, которые не
получают в семье ни любви, ни понимания. Когда я, еще мальчиком, ходил в сельскую школу,
разбитые в кровь носы случались по меньшей мере еженедельно. Агрессивность драчливого
типа есть ненависть; для выхода нужны драки. Дети, находящиеся в атмосфере,
совершенно лишенной ненависти, не проявляют ее. Я полагаю, что то значение, которое фрейдисты придают
агрессивности, вызвано изучениемсемей и школ
— таких, каковы они есть. Нельзя изучить собачью психологию, наблюдая ретривера
на цепи. Не стоит и умозрительно теоретизировать по поводу человеческой
психологии, когда человечество посажено на строгую цепь, создававшуюся
поколениями жизнененавистников. Я утверждаю: в свободной атмосфере Саммерхилла
проявления агрессивности совершенно непохожи на те, что характерны для школ со
строгой дисциплиной. Однако свобода в Саммерхилле отнюдь не означает
пренебрежения здравым смыслом. Мы принимаем все меры предосторожности, чтобы
обеспечить безопасность учеников. Например, дети могут купаться, только если на месте
находятся спасатели — по одному на шестерых детей; ни один ребенок младше 11 лет не
может в одиночку ездить на велосипеде по улице. Эти правила исходят от самих
детей, они утверждены голосованием на общем собрании школы. Лазанье по деревьям никаким законом не
регламентировано. Лазанье по деревьям —- часть жизненного образования;
запретить вообще рискованные предприятия значит сделать ребенка трусом. Мы
запрещаем лазанье по крышам, пневматические ружья и другое оружие, которое
может поранить. Я неизменно беспокоюсь, когда все как сумасшедшие дерутся на деревянных мечах, и настаиваю на том, чтобы их концы
были обмотаны резиной или тканью,но и при
соблюдении этих условий я счастлив, когда сумасшествие идет на убыль. Трудно
провести границу между разумной осторожностью и излишней мнительностью. У меня никогда не было любимчиков в школе. Конечно,
какие-то Дети нравятся мне больше, но я научился не показывать этого. Возможно,
успех Саммерхилла отчасти объясняется тем, что дети чувствуют: к ним ко всем
относятся одинаково и уважительно. Я всегда боюсь сентиментального отношения к
детям в любой школе; ведь так легко воображать своих гусят лебедями и видеть
Пикассо в ребенке, способном заляпать краской лист бумаги. В большинстве школ, где мне пришлось преподавать,
учительская была маленьким адом, полным интриг, ненависти и зависти. Наша учительская
— счастливое место. Здесь нет злобы. В условиях свободы взрослые, как и дети,
обретают счастье и доброжелательность. Бывает, что кто-то из новых членов нашего коллектива
поначалу реагирует на свободу почти так же, как дети: он может ходить небритым,
подолгу валяться в постели утром, даже нарушать законы школы. К счастью, у взрослых
изживание комплексов обычно происходит быстрее, чем у детей. Через воскресенье по вечерам я рассказываю младшим
детям истории их собственных приключений. Я делаю это годами; они побывали в
глубинах Африки, на дне океанов и за облаками. Некоторое время назад я рассказал им, что
случилось после моей смерти. Саммерхилл перешел под начало сурового человека по
имени Маггинс. Он сделал уроки обязательными. Если кто-то произносил всего лишь
«черт!», его наказывали розгой. Я живописно изобразил, как все они кротко подчинились
его приказам. Детвора — от 3 до 8 лет — пришла в ярость: «Мы не
подчинились. Мы все убежали. Мы его убили молотком. Думаешь, мы бы стали терпеть такого
человека?» В конце концов я понял, что смогу успокоить их,
только ожив и вышвырнув господина Маггинса за порог. Это были самые младшие дети,
никогда не знавшие строгой школы, и их ярость была спонтанна и естественна. Детям было
противно даже подумать о мире, в котором директор школы не на их стороне, благодаря их
опыту жизни не только в Саммерхилле, но и дома, где мама и папа тоже всегда
за них. Один американский гость, профессор психологии,
критиковал нашу школу за то, что она — остров, чье население не участвует в окружающей жизни
и не является органической частьюболее
крупной социальной общности. Я в ответ поинтересовался: а что произошло бы,
если, создавая школу в маленьком городке, я попытался бы подстроить ее под
вкусы местного населения? Сколько человек — в расчете на сотню родителей —
одобрили бы свободу выбора в отношении посещения уроков? Сколько человек
согласились бы с правом ребенка мастурбировать? С самого первого слова я
вынужден был бы приносить в жертву компромиссам то, в истинность чего я верю. Да, Саммерхилл — остров. Он и должен быть островом,
потому что родители его учеников живут за много миль от него и даже в других странах.
Раз невозможно собрать всех родителей вместе в городке Лейстон, графство Саффолк,
Саммерхилл не может быть частьюкультурной,
экономической и общественной жизни Лейстона. Добавлю, что школа все же не в полном смысле слова
является островом по отношению к Лейстону. У нас множество контактов с местными
жителями, и отношение друг к другу обеих сторон вполне дружеское. Тем не менее мы,
конечно же, не стали частью местного сообщества. Мне никогда в голову не пришло бы
попросить издателя местной газеты напечатать рассказ об успехах моих бывших учеников. Мы играем с городскими детьми в спортивные игры, но в
отношении образования наши цели слишком сильно расходятся. Не принадлежа ни к
какой религии, мы не поддерживаем связи ни с одной религиозной организацией
города. Будь Саммерхилл интегрирован в городскую жизнь, нас бы вынудили давать
ученикам религиозное образование. Я уверен, что мой американский друг сам не понимал
смысла своей критики. Думаю, он имел в виду следующее: Нилл — просто бунтарь, его
система не может ничего предложить, чтобы сплотить общество в гармоничном единстве, не
преодолевает пропасть между детской психологией и общественным невежеством в этой
области, между жизнью и антижизнью, между школой и домом. Мой ответ состоит в том, что я
не проповедник, активно стремящийся обратить общество в свою веру; я могу
лишь убеждать в необходимости избавления от ненависти, наказаний и мистики. Хотя я
пишу и говорю открыто все, что я думаю об этом самом обществе, но, попытайся я на деле
изменить его, оно уничтожило бы меня как существо общественно опасное. Если бы, например, я попытался создать общество, в
котором подростки имели свободу естественным образом вести свою интимную жизнь, я был
бы по меньшей мере разорен, есливообще не
посажен в тюрьму как безнравственный растлитель юношества. При всей ненависти к компромиссам здесь я должен идти на компромисс,
понимая, что моя главная цель — не реформировать общество, а принести счастье
в жизнь хотя бы нескольких детей. Примечания 1. Порядковый номер класса в данном случае обозначает
группу, в которую Дети объединены по возрасту. 2. То, что принято называть по-русски «трудный
ребенок», по-английски обозначается как «problem child» — ребенок с проблемами. 3. То есть очень дорогую краску.